О поэме “Прошкины Ангелы”

Вологодский поэт Константин Павлов известен, прежде всего, как талантливый поэт пользующийся большой популярностью среди детей и их родителей, но есть у автора очень необычная работа – единственная в его творчестве поэма «Прошкины Ангелы», написанная в Марте 2018 года про Деда Прошку и доброту человеческих поступков даже в самое сложное военное время.

Данная поэма вошла в Альманах Вологодских писателей краеведов 2018 года и является визитной карточкой книги. В этой публикации мы  познакомимся с поэмой «Прошкины Ангелы» вологодского писателя Константина Алексеевича Павлова.

ПОЭМА ПРОШКИНЫ АНГЕЛЫ

1. Творили бабы пироги с утра, пылали жаром чугунки с картошкой.

В снежки, смеяс, играла детвора. И с нами, как всегда, играл дед Прошка.

У мужиков суббота – время дел, ведь в будни разъезжались на работу.

А уж по дому, кто что не успел, хозяйничали, чуть рассвет, в субботу.

 

Кто чистил заметенный снегом двор, кто подправлял прогнувшиеся крыши.

В дровяниках постукивал топор. Аж за деревней этот стук был слышен.

Мы, наигравшись, мокрые до пят, бежали по домам переодеться и взрослым помогать.

У всех ребят привычкой это было прямо с детства.

 

Дрова пилили, мусор в яме жгли, по-плотницки могла помочь немножко.

Мы в свои десять много что могли: хороший был учитель деда Прошка.

Отцам, обычно дело, не до нас. А кто и с малых лет не видел папки.

Ватагу нашу дед в деревне пас. Ох втихаря завидовали бабки.

 

Разлился пруд – мы строим новый плот, строгаем корабли в его сарае.

Земля подсохнет – все на огород, пускай не за день, но перекопаем.

– Что, ангелочки, утомились днем? Пора и отдохнуть теперь от дела.

Пошли на луг, картошки попечем, через костер попрыгаем, кто смелый.

 

А лето пахло скошенной травой, а осень – помню я – всегда грибами,

а сколько сказок долгою зимой рассказывал дед Прошка вечерами.

 

2. Он был не только другом детворе, пойди найди надежнее соседа:

коль что случалось на любом дворе, на помощь первым сразу звали деда.

Бывало, прохворает чья-то мать, а батька ломит сутками на смене,

и суп сварить, и люльку покачать – дед Прошка за обоих на подмене.

 

Неделю там живет, неделю тут, и только все идет заметно к ладу,

как деда на другом подворье ждут: – Иваныч, выручай, что хошь – в награду.

– Случалось что? – Конечно! – Так бегом! А что стряслось, расскажешь по дороге.

Рекою шли девчонки вечерком и провалились, поморозив ноги.

 

Все обошлось путем на этот раз, хотя сестер лечил он две недели:

– Дед Прошка, поживи, родной, у нас, смотри, к тебе и дочки прикипели.

Спасибо, мне, хозяюшка, домой сегодня заявиться очень надо…

К себе пошел в застуженный, сырой простой домишко с выцветшим фасадом.

 

3. Дед Прошка…Что мы знали-то о нем? Надежда все деревни и опора

давно жил одиноко, бобылем, дверь без замка, участок без забора.

В избе царил какой-то неуют, от ветхости и мебель потемнела.

Казалось, что вообще тут не живут, так выглядело все осиротело.

 

Да он и сам давно осиротел, когда его еще не звали дедом,

жестокий смерч войны в семью влетел и потянул всех за собою к бедам.

В июле сорок первого жена погибла, не дошел обоз до тыла.

Искал, где похоронена она, но так и неизвестно, где могила.

 

Потом старшой, Григорий, в землю лег. Три роты полегло от артобстрела.

Остался Вовка, младшенький сынок, но и его война не пожалела.

Хотелось выть, но он бросался в бой, и месть врагам стирала жизни грани.

Все говорили: “Прохор, ты герой!» А Прохор смерть искал на поле брани.

 

4. Атака захлестнула два полка. Иваныч сзади к вражескому дзоту

ничком подполз, уже в руке чека…открытый люк, патроны к пулемету…

Еще рывок…Он чудом не влетел в фашистский «погреб» вслед своей гранате.

Короче, натворил там Прохор дел, очнулся сам в ближайшем медсанбате.

 

Осколки вынимали пять часов, потом всего заштопали, зашили,

и целый месяц от кошмарных снов Иваныча три ангела хранили.

Григорий говорил ему: – Отец, нас там, на небесах, уже ведь трое.

Ты должен жить. Пойми, же, наконец, пока ты див, и мы в душе с тобою.

 

Жена шептала: – Прошенька, родной, когда-то Бог дал жизнь, теперь даст силы.

Держись, любимый, я всегда с тобой. А силы я у Бога попросила.

И Вовка прилетал, глаза горят: – А помнишь, ты рассказывал нам сказки?

Война пройдет, но тысячи ребят оставит следом без отцовской ласки.

 

Ты им дари отцовскую любовь, которая жива в тебе, осталась,

и жизни смысл, он обретется вновь. Отец, твоя душа ведь не сломалась!

…И Прохор выжил. До конца войны упрямо шел на запад с медсанбатом.

 

Спасая сыновей своей страны, он был и санитаром, и медбратом.

Да кем он только не был, много в чем Иваныч разобрался без диплома:

войну закончил он почти врачом, домой вернулся, только нету дома.

 

Поехал к другу в Вологодский край, но оказалось, нет в живых и друга.

Остался. Выбирай, не выбирай: везде прошлась непрошенная вьюга.

 

5. Дед Прошка печь топил почти полдня: изба за две недели отсырела.

Сидел, смотрел на язычки огня, но надо приниматься и за дело.

Сходил с ведром к колодцу за водой. Снег по колено, а была дорожка…

Тут мы нарисовались всей толпой: – Помощников не звали, деда Прошка?

 

– Ну, молодцы! Айда тогда вперед, поможете в избе чуть-чуть прибраться.

А кто ведро с водичкой понесет? За это право мы могли подраться.

Но рассудили: самый сильный – Стас, пусть он несет, я с Васькой – за дровами,

Сереге – в руки веник, Лехе – таз… За полчаса управились с делами.

 

Сидели мы у деда допоздна, тем разговора накопилось много:

когда придел желанная весна, зачем за тройки спрашивают строго.

У Лехи батька три недели пьет, у Васьки бабушка сломала ногу.

Что делать, если отчим мамку бьет, когда к деревне сделают дорогу…

 

Об этом и еще о много чем поговорить могли мы только с дедом,

поплачешься в надежное плечо и половину бед не числишь к бедам.

 

6. Творили бабы пироги с утра, пылали жаром чугунки с картошкой,

а мы давно уже не детвора, мопед с утра чинили с дедом Прошкой.

А вечером, в любою из суббот, уставши после затяжной недели,

к застолью собирался весь народ, и пили горькую, и песни пели.

 

В любой избе Иваныч – первый гость и первый на деревне запевала.

Кому его послушать довелось, слезу из глаз буквально вышибало.

Ах, как он пел! … Казалось, что душа летит куда-то ввысь, и дальше, в дали.

Мы слушали в сторонке, не дыша, ведь взрослые за стол не приглашали.

 

Казалось, что в избе уже нет стен, что пол-России этот голос слышит, он завораживал

и брал в незримый плен, он был не бисером на ткани вышит. В нем боль была за русский свой народ.

Веселых песен пел Иваныч мало, он словно чувствовал:

опять беда идет, хотя ничто беды не предвещало.

 

7. Ломалось все, что наш народ трудом и потом строил пару поколений,

творилось то, что назовут потом «Глобальной перестройкой без сомнений»,

Разруха, оскорбленье, нищета, безвыходность, бабловые понятья…

И стала вдруг страна уже не та: по ней слонялись люди без занятья.

 

Нарушен был сложившийся устой, с экранов объявил нам «дядька белый»:

мол, все свободны… Ты, народ простой, как хочешь выживай, не наше дело.

Мы стали выживать, из деревень тянулись люди в поисках работы,

в деревне же пришла тоска и лень, и пьянка от субботы до субботы.

 

Нас распихали всех по ПТУ, подальше от безденежья и зелья:

пусть лучшие дети в городе живут…а в городе такие же «веселья».

Дед Прошка как-то сильно постарел, спина болела и дрожали руки.

Все говорил, как будто между дел: – Они ж Державу развалили, суки…

 

Прошел лишь год, а полдеревни нет, поскрипывали избы сиротливо,

по вечерам в немногих окнах свет. А сколько летом народилось сливы!

Но бабкам эта слива не нужна, свисали до земли деревьев лапки.

Забыла бабок новая страна, в которой правили другие «бабки».

 

8. Беда обычно ходит за бедой: Он такая сволочь – непоседа…

К Иванычу Егор влетел стрелой: – Горим мы! Подсоби, чем можешь, деда!..

Пожаром занялся уж третий дом, тушили всей деревней, кто как может:

В огонь ведро плескали за ведром, песком тушили и землею тоже.

 

Но смиловался Бог, по капле дождь довольно быстро превратился в ливень.

Столбы пожара перешли на дрожь, но люди еще долгу воду лили.

…С тех пор дед Прошка больше не вставал: бревном зашибло левую грудину,

живот тасканьем ведер надорвал, ожогом глаз закрыт наполовину.

 

Он не был одинок в потоке дней, все время сердобольные соседи

то супчик принесут погорячей, то узелок с обильем всякой снеди.

Он не был одинок, над головой три ангела летали и кружили:

– Вот видишь, папа, мы опять с тобой, ведь мы все эти годы рядом были.

 

Жена шептала: – Прошенька, пора… Мы вместе будем там, за облаками.

Поспи родной, спокойно до утра…А Прохор ей в ответ: Хочу быть с Вами…

И стало вдруг спокойно и легко, и боль в груди утихла, отпустила,

его душа взметнулась высоко и полетела к Богу вместе с милой.

 

9. Давно ушла в историю страна, где было наше детство и дед Прошка.

Ушла страна, но Родина – одна… И вот мы, поседевшие немножко,

Все чаще стали снова приезжать в деревню, что стоит у мира с краю.

Кто насовсем, а кто проведать мать, но лишь у Вовки мать еще живая.

 

И нас самих осталось только треть, тех, кто не спился,

не попал на зону, кто в новой жизни смог не умереть от беззакония и по закону.

Давно прошли лихие времена. В надежде, что они не повторятся,

вздохнула наша новая страна, деревни стали как-то обновляться.

 

Пусть в нашей много дачников живет, зато в ней нет былого запустенья:

у каждого приличный огород, растут в теплицах разные растенья.

В дом Прохора заехала семья, сменили крышу, забурили сваи…

К забору подошел поближе я, а сзади голос: – Дядя, я Вас знаю.

 

В руках у мальчугана самокат, стоит такая деловая «крошка».

– Ну, что ж, привет, знакомству очень рад. Тебя зовут-то как? – Васильев Прошка.

Вы знали деда-тезку, говорят, который жил когда-то в нашем доме:

легенды про него среди ребят… – Да что ты, малый, он был очень скромен.

 

И я надвинул кепку на глаза, и вспомнилось так много и о многом…

Скупая, но горячая слеза уже катилась по щеке ожогом.

Мы с Прошкой продружились, каждый раз он спрашивал о легендарном деде.

Мне самому казалось, вот сейчас Иваныч выйдет: – Ну, привет, соседи…

 

Он без меня ходил уже к кресту, водил туда родителей и брата,

он всем приезжим рассказал, что тут могила всем известного солдата.

 

10. Замкнулся, обнадежил жизни круг: вернулось то, что называют Ладом.

А Лад не может появиться вдруг, над ним любой душе трудиться надо.

… Творили бабы пироги с утра, пылали жаром чугунки с картошкой,

носилась по деревне детвора, и звонче всех смеялся мальчик Прошка.

 

Эх, Прошка, Прошка, не спеши расти: отзывчивому, доброму сердечку

со многими, увы, не по пути; но ангелы зажгут на небе свечку.

Я думаю, что знаю, кто они: кто сможет провести его по краю,

кто не оставит в пасмурные дни. По крайней мере, одного я знаю.

 

Не знаю только, что отмерит, и сколько лет дано нам передышки.

Но верю, что надежный Человек получится из этого мальчишки.